Неточные совпадения
«Скучаешь, видно, дяденька?»
— Нет, тут статья особая,
Не скука тут —
война!
И сам, и люди вечером
Уйдут, а к Федосеичу
В каморку враг: поборемся!
Борюсь я десять лет.
Как выпьешь рюмку лишнюю,
Махорки как накуришься,
Как эта печь накалится
Да свечка нагорит —
Так тут устой… —
Я
вспомнилаПро богатырство дедово:
«Ты, дядюшка, — сказала я, —
Должно быть, богатырь».
Славянофилы, с своей стороны, начали официально существовать с
войны против Белинского; он их додразнил до мурмолок и зипунов. Стоит
вспомнить, что Белинский прежде писал в «Отечественных записках», а Киреевский начал издавать свой превосходный журнал под заглавием «Европеец»; эти названия всего лучше доказывают, что вначале были только оттенки, а не мнения, не партии.
Теперь, когда я
вспоминаю первые два — три года своего учения в ровенской гимназии и спрашиваю себя, что там было в то время наиболее светлого и здорового, то ответ у меня один: толпа товарищей, интересная
война с начальством и — пруды, пруды…
Стоит только
вспомнить приготовления к
войнам, картечницы, посеребренные пули, торпеды — и Красный Крест; устройство одиночных тюрем, опыты электрических казней — и заботы о благоденствии заключенных; филантропическую деятельность богачей — и их жизнь, производящую тех бедных, которых они благодетельствуют.
И
вспомнил я тогда на
войне моего деда, и
вспоминаю я сейчас слова старого казака и привожу их дословно. Впоследствии этот рассказ подтвердил мне знаменитый кубанец Степан Кухаренко.
Не помню его судьбу дальше, уж очень много разных встреч и впечатлений было у меня, а если я его
вспомнил, так это потому, что после
войны это была первая встреча за кулисами, где мне тут же и предложили остаться в труппе, но я отговорился желанием повидаться с отцом и отправился в Вологду, и по пути заехал в Воронеж, где в театре Матковского служила Гаевская.
Сенечка начал к каждому слову прибавлять слово-ерс, а это означало, что он уж закипает. Право вести
войну казалось ему до такой степени неоспоримым, а определение неблагонадежности посредством неблагонадежности же до такой степени ясным, что в моих безобидных возражениях он уже усматривал чуть не намеренное противодействие. И может быть, и действительно рассердился бы на меня, если б не
вспомнил, что сегодня утром ему"удалось". Воспоминание это явилось как раз кстати, чтоб выручить меня.
— Теперь за границу не уедешь, там —
война, —
вспомнил Яков. —
Война, чёрт их возьми…
Гораздо больше, чем
войной, мы занимались своими семейными — полковыми, батальонными и ротными — делами. В нашей роте все было тихо и спокойно; у стрелков дела шли хуже и хуже. Венцель не унимался; скрытое негодование росло, и после одного случая, которого и теперь, через пять лет, я не могу
вспомнить без тяжелого волнения, дошло до настоящей ненависти.
Однако, по старой памяти, Гамбринус еще посещался морскими и портовыми молодцами из тех, кого
война не повлекла на смерть и страдания. Сначала о Сашке
вспоминали каждый вечер...
Павлин. Почитайте Священное писание, Библию; например, Иисуса Навина хорошо
вспомнить…
Война — в законе…
Лицо Егорушки оставалось добродушным, точно он рассказывал самую обыкновенную вещь. Именно это добродушие и покоробило Половецкого, напомнив ему целый ряд сцен и эпизодов из последней турецкой
войны, в которой он принимал участие. Да, он видел все ужасы
войны и тоже был ранен, как Егорушка, но не мог
вспомнить о всем пережитом с его равнодушием.
Охваченный всеми этими ощущениями от сцены, оркестра, залы, я нет-нет да и
вспоминаю, что ведь злосчастная
война не кончена, прошло каких-нибудь два-три месяца со взятия Севастополя, что там десятки тысяч мертвецов гниют в общих ямах и тысячи раненых томятся в госпиталях. А кругом ни малейшего признака национального горя и траура! Все разряжено, все ликует, упивается сладкозвучным пением, болтает, охорашивается, глазеет и грызет конфеты.
О
войне он не
вспоминал ни разу и ни разу не
вспомнил о жене и сыне; призрачная бесконечная работа поглощала его внимание так безраздельно, что едва ли он сознавал что-нибудь, кроме нее.
Он был участником последней европейской
войны, бывшей почти четверть века назад, и часто с удовольствием
вспоминал ее. А этой не понимал и, как я заметил, боялся.
До чего заносчиво тогда, перед Крымскою
войною, было офицерство и какие они себе позволяли иногда выходки, достойно
вспомнить. Вскоре этому, вероятно, уже не будут верить.
Здесь только я уже несколько раз
вспоминаю слова, сказанные мне в Петербурге одним из участников русско-турецкой
войны.
— Вы думаете дождаться конца года, чтобы действовать, как начали его зимою, под Эррастфером.
Вспомните, что шведы так же северные жители, как и русские, что они не боятся морозов, ближе к своим магазинам, ко всем способам продовольствия съестного и боевого; к тому ж зима не всегда верная помощница
войны: она скорее враг ее, особенно в чужом краю.
Вспомните, что мы обязаны только усердию незнакомца спасением нашей артиллерии и приводом ее на место сражения под Эррастфером.
— Против этих жестокостей я первый восстал в стане русском и старался облегчить участь несчастных. Скажу более: за эту бесчеловечную политику поссорился я с Шереметевым — и, чтобы не быть в ней невольным соучастником, удаляюсь к Петру.
Вспомни также, Густав, что не я присоветовал
войну, не я привел войска русские в Лифляндию.
И вот здесь-то, испытывая этот ужас неописуемый, я
вспомнил так ярко, будто солнце взошло, — как мы тогда, в начале
войны, бежали на телеге из Шувалова, и Лидочку мою, и цветочки, которые сорвал я ей около дороги, и тогдашний необъяснимый страх мой… так вот чего я боялся тогда!
Иногда Пьер
вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на
войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность.
И тут же ему вспомнилось его последнее свидание с государем, как государь, сделав строгое лицо и устремив на него свой стеклянный взгляд, сказал: «Надеюсь на тебя: как ты не жалел себя на
войне, ты так же решительно будешь поступать в борьбе с красными — не дашь ни обмануть, ни испугать себя. Прощай!» И государь, обняв его, подставил ему свое плечо для поцелуя. Генерал
вспомнил это и то, как он ответил государю: «Одно мое желание — отдать жизнь на служение своему государю и отечеству».